Оральная невоздержанность

Медийная мерзость, выплеснутая на публику известным музыкантом и шоуменом Макаревичем, свидетельствует о крайнем падении нравов, неком одичании, вполне характерном для острого гражданского абсцесса, который набухает и гноится сегодня в России на фоне украинских событий. Конечно, публичное предложение Макаревича, адресованное писателю Эдуарду Лимонову, «попробовать беленького» (не вина, а... гм, пениса) - это не призыв либеральной интеллигенции образца октября 1993 года «раздавить гадину», но уровень непотребства, личного и общественного, прям-таки бьёт по глазам.

Что-то я не припомню, чтобы какой-то медиа-сапиенс публично предлагал другому медиа-сапиенсу откровенный оральный секс, притом, что один персонаж - заслуженный попсовик-затейник, а другой — знаменитый писатель. Чувство брезгливости, если не сказать - гадливости, до тошноты и рвоты, охватило даже сторонников Макаревича, попытавшихся оправдать неприличный словесный жест музыканта нервным срывом из-за якобы травли. Оправдания, впрочем, звучали неубедительно и с явным сожалением: зря он так. Макаревич, что называется, сорвал маску и явил своим поклонникам искажённое злобой мурло обиженного звездуна. Его тщеславные попытки помериться славой со всемирно известным писателем выглядят смешно и нелепо: «Ты же так и написал: «Он, к сожалению, известен.» Тут правда — у меня с этим лучше получилось. Причем наш возраст не позволяет надеяться, что это соотношение изменится». Лимонов-то оказался прав: Макаревич нынче показал себя «старым оболтусом», и только.

Понятно, что порнографический - по всем понятиям - «ангажемент» Макаревича Лимонову — скорее этакий словесный жест, рассчитанный на эпатаж и желание жёстко унизить оппонента, но за оскорбительные слова, как и за песенки в окрестностях Славянска, тоже нужно отвечать. Лимонов от дальнейшей полемики отказался. А если бы не отказался и принял вызов? Рабочий парень по своему происхождению, Лимонов в своё время прошёл тюрьму и зону, и прекрасно знает, что можно, а чего нельзя между мужчинами. Лимонов знает то, о чём, видимо, не подозревает пожилой столичный мажор Макаревич, написавший, что за слова «дурень» и «оболтус» во дворе раньше морду били. А вот как бы ответил Макаревич, если бы какой-нибудь серьёзный муж объяснил ему на пальцах, что на зоне ему за его раскованный «ангажемент» просто отрезали бы гениталии и засунули бы в разбитый рот. Да ещё заставили бы промычать песенку, что-нибудь вроде: «Вот! Новый поворот...».

Мне скажут: «Но ведь Лимонов первый начал. Спровоцировал Макара, потому и нарвался». Согласен. Лимонов был резок, грубоват, даже перешёл на личности. К примеру, приплёл андропаузу. Но общепринятых приличий он не переходил. Та же пресловутая адропауза служила в высказывании Лимонова не оскорблением, а как бы слабым «оправданием» недостойного, с точки зрения Лимонова, поведения Макаревича, дающего концерты на руинах разбомбленных донецких городов.

Если музыкант Макаревич имеет право выступать там, где пожелает, пусть даже на дымящихся окровавленных развалинах, и его скудный «моральный кодекс» позволяет ему делать это (он же свободный человек!), то и писатель Лимонов имеет право публично выражать своё отношение к поступку Макаревича. С начала киевского майдана Лимонов как публицист и политик последовательно и яростно отстаивал интересы России и русских в печати, на радио и телевидении. Это его война. И Лимонова можно понять в его неприятии всякого предательства России и русских, прямого или косвенного. Макаревич, возможно, не считает свой поступок изменой России, а Лимонов считает, и формулирует своё отношение к измене Макаревича достаточно резко и едко.

Это война, детка.

Макаревич, однако, обиделся. И в своей детской обиде, нелепой для седого человека, уподобился прыщавым активистам движения «Наши», которые, помнится, на митингах запрещённой НБП всё норовили бросить в лицо оппозиционного политика Лимонова пакетик с человеческим говнецом. «Нашисты» не считали таковое поведение зазорным. Не брезговали метать говнецо в человека. Макаревич тоже не брезгует. Не считает зазорным предлагать известному на весь мир русскому писателю и оппоненту -  выразимся интеллигентно - оральный секс. По-моему, поступки неизвестного нам прыщавого «нишиста» и обласканного славой музыканта абсолютно идентичны. Это — элементарная человеческая низость. Что, разумеется, не добавляет Макаревичу ни славы, ни чести, ни уважения.

«Аргументы» Макаревича в его «ответке» Лимонову поражают не только откровенным похабством, но и примитивностью на грани слабоумия. Возможно, слабоумия просчитанного и нарочитого. Слабоумие Макаревича в данном случае — ловкий полемический приём, выказывающий ещё и банальный цинизм автора. Если уж падать, так ниже последнего плинтуса? И вовсе не случайно Макаревич для своего обращения избрал хамский тон, «тыкая» в писателя, будто пил с ним на брудершафт: «Эдичка, дорогой, зачем ты мне грубишь?». Бытовое хамство и снобизм, как мы знаем, подчас легко уживаются в одном человеке. Пытаясь уязвить своего оппонента, Макаревич поступает ровно так же, как сотни малохольных недоброжелателей Лимонова, поминающих первый эпатажный роман «Это я — Эдичка» 1976 года, изобилующий сексуальными сценами, в том числе и гомосекуальными. Страшно, аж жуть.

В более-менее «интеллигентной» версии попытка уязвить Лимонова звучит примерно так: «А вот, Эдуард Вениаминович, если бы в далёком 1976-м вы знали, что займётесь политикой, стали бы писать про секс с неграми?». Предполагается, что богемный чел, каковым был Лимонов в 1976-м году, имеет право на скандал, а российский политик, каким стал Лимонов после возвращения на Родину, — нет. На что Лимонов обычно отвечает: «Проехали!». Потому что объяснять что-либо дуракам и неучам - скучно и себе дороже.

Лично я не верю, что Макаревич настолько наивен, что не понимает, где фикшн, а где документ. То бишь Макаревич показал себя не только похабником и звездуном, но похабником и звездуном лукавым. И всё-таки я объясню поклонникам Макаревича, что отождествлять автора и литературного персонажа (пусть даже повествование ведётся от первого лица), значит, элементарно не понимать, что такое художественный вымысел и художественная условность. Это значит в момент, когда Отелло душит Дездемону, бросаться на сцену — спасать несчастную женщину. Приписывать реальному Лимонову поведение и поступки его выдуманных персонажей — всё равно, что думать, будто Арнольд Шварценеггер является одновременно актёром и Терминатором.

Повторюсь: нарочито, демонстративно не понимать, то есть прилюдно прикидываться тем самым «старым дурнем».

Александр ДОНЕЦКИЙ